Манифест Богомолова: Россия, Европа и формы тоталитарности

Манифест Константина Богомолова стал, несмотря на все предъявляемые к нему претензии, важным этапом публичной мысли в русскоязычном культурном ареале. Вырвавшись за пределы «Новой газеты», общественный диалог продолжился на страницах других публицистических изданий, например, в серии статей на «Медузе», где авторы полемизируют друг с другом относительно высказанных в статье тезисов.

Несколько слов о медиафеномене богомоловского «Манифеста»

Тут надо сказать несколько слов о самом этом медиафеномене – публикации некоего «Манифеста» в современной российской действительности. После его появления последовала вполне обоснованная критика, заключающаяся в том, что «Манифест» Богомолова – это лишь отвлекающая внимание информационная повестка, ложная цель, выпущенная для того, чтобы внимание общественности переключилось на нее с суда над политиком Алексеем Навальным. Ведь судебные процессы над главным оппозиционером страны, а также связанные с этим протестные движения стали центральным объектом освещения всех крупных медиа, включая федеральные. Хотя последние, разумеется, старались приуменьшить значимость протестных кампаний и явно политизированного процесса над Навальным, однако не смогли полностью обойти эти темы стороной. 

И вот, внезапно, в «Новой Газете», оплоте русского либерализма и оппозиционности, появляется вполне себе консервативный манифест, состоящий, в общем-то, из тех тем, что любит повторять государственная пропаганда: Европа (да вообще весь Западный мир) загнивает и скатывается в пучину политкорректности. 

Именно поэтому Богомолова, кстати, упрекали в том, что подлинный автор его манифеста – не кто иной, как бывший помощник президента РФ Владислав Сурков, высказывавший, задолго до этого, весьма схожие суждения. Вне зависимости от проблемы авторства текста, вполне ясно, что он содержит в себе вполне лояльные нынешнему государственно-патриархальному российскому дискурсу идеи.

Да и то, что Богомолов известен, в первую очередь, как муж светской дивы Ксении Собчак, а уж потом – как режиссер, также не добавляет доверия целям этой нашумевшей публикации. Ведь буквально совсем недавно Ксения Собчак образцово отработала в качестве слива оппозиционных голосов на президентских выборах, став псевдооппозиционным кандидатом. В то же время известно, что в нынешней путинской России руководить крупными театрами должен человек лояльный, что доказывает пример с Кириллом Серебренниковым. 

И наконец – совершенно провальная форма. Начнем с того, что писать манифесты – это практика деятелей искусства начала XX века. То есть сама форма жутко архаична и несколько нелепа своим пафосом. Во-вторых, и язык автора вполне под стать форме – он дико напыщен и как будто призван раздражать даже тех, кто, в принципе, согласен с содержанием. Разве не так выглядит качественный медиавирус, пытающийся замаскироваться под публицистическое эссе, и призванный подпалить огонь под немалым количеством седалищ, тем самым отвлекая от действительно актуальной политической повестки?

Дискуссия о новом тоталитаризме

Однако гораздо более важным оказался тот резонанс, что вызвал литературный опус Богомолова. Именно благодаря своей вирусно-завлекающей природе он стал заметен в общественном пространстве и его принялись обсуждать сущностно. При этом, гораздо раньше в «Новой Газете» появлялись тексты журналиста Юлии Латыниной, где говорилось примерно то же самое, только гораздо более аргументированно, с серьезными историческими и культурологическими отсылками, а также куда более стилистически выдержанно. Однако о ее статье узнали разве что читатели «Новой Газеты», а манифест Богомолова моментально разлетелся по фейсбукам и твиттерам. 

Особенно забавной оказалась «ответка», прилетевшая Богомолову в прямом смысле от самой «Новой газеты» – там сотни подписантов решили ответить режиссеру пренебрежительной фразой «Ок, бумер». Этот известный мем призван как бы намекать, что миллениалы и зумеры разберутся в своих проблемах сами, переводя дискурс с конфликта идей в банальный конфликт поколений. Но этот способ пошутить «по-молодежному» оказался крайне неудачен хотя бы потому, что «Новая газета» – это абсолютно бумерское издание, если уж пользоваться всей этой эйджистской терминологией. Да и среди подписавшихся 500 человек подавляющее большинство оказалось людьми, ценность мнения которых весьма неочевидна: какие-то безвестные квир-активистки, борчини за права угнетенных транссексуалов и прочий символический персонал. Такое впечатление, что этих людей случайным образом набрали из той самой секции русскоязычного Твиттера, где поддерживают BLM, ЛГБТ+ и т. д, а в био своих аккаунтов очень странно расставляют запятые, что сигнализирует об уровне грамотности их владельцев.

Отечественный опыт социальных практик тоталитаризма

Разумеется, эта проблематика зреет в умах и сердцах русскоязычной аудитории уже давно. Однако не хватало хорошего факела, чтобы придать общественной дискуссии необходимый градус накала, когда отдельные мнения, наконец, начинают консолидироваться в общий поток. И здесь нет ничего удивительного – наш исторический опыт дал нам навык мгновенно и безошибочно распознавать тоталитарные формы общественной жизни. В первую очередь – это само ограничение на свободу дискуссии. Тоталитарные советские практики еще слишком свежи для нас, чтобы не видеть построение нового «совка», или, как пишет Богомолов, «нового рейха». 

Понятно, что СССР для жителей наших широт является более близким историческим примером, однако Богомолов, стремясь пропихнуть в эту статью откровенно провластную риторику, не может использовать Советский Союз в качестве отрицательного примера, ведь именно его негласное восстановление в качестве одной из метаформ Российской Империи, и является целью действующей власти. 

Но проблему Богомолов обозначает абсолютно правильно: в западноевропейской культурной среде, где прежде возникло и получило развитие убеждение в возможности дискуссии и необходимости существования множества точек зрения, однажды возник и прижился новый тоталитарный взгляд на общественную дискуссию, которая должна быть сведена только к одной позиции – правильной. А уж правильность позиции определит большинство. При этом, что любопытно, то большинство, что участвует в культуре канселинга – на самом деле отнюдь никакое не большинство, а агрессивное меньшинство, навязывающее обществу свою точку зрения. 

Теперь, если ты не поддерживаешь BLM или утверждаешь, что важны жизни всех, а не только черных, то становишься изгоем. Люди на Западе теряют свои рабочие места и подвергаются публичному остракизму. Недавний пример с актрисой Джиной Карано, лишившейся своей роли в продолжении суперуспешного сериала «Мандалорец», весьма показателен. Стоило актрисе в своих соцсетях поддержать Трампа и осудить методы активистов-борцов «за права всех угнетенных» – она тут же лишилась работы, причем самым унизительным образом, узнав об увольнения из реакции в Твиттере на соответствующий пост в диснеевском аккаунте «Лукас Фильм». 

И хоть Джина Карано пытается бодриться, рассказывая в интервью о независимых кинопроектах, потеря работы в Диснее, безусловно, является серьезным ударом по профессиональной карьере. Любопытно, что она также сравнила действия протестующих против «белых привилегий» с действиями людей при нацистском режиме, когда евреев преследовали даже не сами солдаты Рейха, а местные жители. И вот сегодня тех, кто высказывает точку зрения, отличную от мейнстримной, также преследуют собственные друзья, коллеги и вообще все «неравнодушные граждане».

Роль третьей волны феминизма

Новое феминистское движение серьезно расходится в своих целях и средствах с тем же феминизмом второй волны, который во главу угла ставил эмансипацию женщины, улучшение условий ее жизни и глобальное просвещение. Теперь главная цель фемактивистов – «еще раз напомнить белым цисгендерным самцам об их вине» и «привилегиях», а женщинам, трансгендерам и цветным – об их постоянной «угнетенности» и отсутствии «привилегий». Целью стало не устранение перекоса в сторону белых мужчин, добившись равновесия возможностей и прав, а создание перекоса в обратную сторону. 

И теперь все, кто имеет смелость даже не спорить с этой ситуацией, а просто адекватно и честно ее описывать, принуждаются к молчанию вполне себе тоталитарными методами подавления. Собственная позиция представляется активистам этих общественных движений единственно правильной, потому что – верной, а верной – потому что правильной, ровно так, как это диктовалось советской и китайской коммунистическим партиями. При этом совершенно тоталитарную модель своих действий они маскируют под «левый» дискурс, посвященный социальной справедливости и равным возможностям. 

Левый дискурс и парадигма постмодернизма

Впрочем, феминистическому течению третьей волны не привыкать к подобной маскировке. Оно начало развиваться под сенью патриархов философии постмодерна – Фуко, Барта, Бодрийара, Лиотара, Лакана и Деррида. Феминистская критика опиралась на постмодернистскую парадигму отмены иерархий, отказа от фаллологоцентричной европейской культуры и традиционное для европейских интеллектуалов «левачество». Однако третья волна феминизма воспользовалась социалистическими идеями примерно так же, как Сталин и Мао – для того, чтобы заткнуть рот всем, несогласным с «курсом партии».

И это, на деле, несет в себе серьезную угрозу для всего человечества. Поскольку именно европейская общественная мысль была и до сих пор остается средой, где возникла сама идея общественной дискуссии, где возник либерализм как идея взаимного сосуществования множества точек зрения и позиций. Однако эта подлинная толерантность в настоящее время сменяется толерантностью ложной, направленной лишь на некоторые из социальных групп и лишь на одну точку зрения. 

Теперь, например, ставить вопрос о подоплеке многочисленных сексуальных скандалов, начавшихся с американского кинопродюссера Харви Вайнштейна и заметно проредивших голливудское комьюнити, просто невозможно. Любая попытка разобраться, действительно ли жертва была жертвой, либо же некоторыми из девушек двигало добровольное решение подняться вверх по карьерной лестнице за счет сексуальных услуг (а теперь еще и решивших подзаработать на этом, выдвинув публичные обвинения) обречена на провал. Вас немедленно поставят в один ряд с «абъюзерами». Таким образом люди теряли свое место работы, будучи моментально уволенными компаниями, не желающими связываться с роем «злобных ос», которые не успокоятся, пока в результате не уничтожат оппонента в социальном смысле этого слова. Богомолов очень точно подмечает эту тенденцию рассматривать секс как орудие социального произвола, причём рассматривать не там, где эта ситуация действительно имеет место, например – на Ближнем востоке, Африке, а также в некоторых регионах России. 

В результате долгий и мучительный путь сексуального раскрепощения наткнулся на «новое викторианство», в котором члены общества относятся к любым сексуальным проявлениям испуганно и настороженно. 

Но, так или иначе, все эти аспекты новой диктатуры действительно складываются в образ нового «Этического Рейха», как образно обозначил этот новый  социальный порядок Богомолов. При этом, подобный тип мышления проникает и в российскую среду, как и на Западе захватывая мозги прогрессивной и «креативной» части общества – блогеров и общественных активистов. 

Достаточно послушать, как бывший журналист радиостанции «Эхо Москвы» Майкл Наки, достаточно известный в либеральной политической блогосфере (его противостояние с Владимиром Соловьевым освещала «Медуза»), высказывается за «тоталитарную культуру исключения». Он говорит о том, что не признает в качестве точки зрения, с которой можно дискутировать, всякое мнение, а признает лишь мнения, считаемые им достойными дискуссии. 

И это совершенно поразительно, поскольку этот же блогер в каждом из своих стримов возмущается тоталитарному и жесткому давлению российских властей, которые с помощью силовиков разгоняют митинги в поддержку противников Кремля. Его интеллектуального потенциала не хватает, чтобы сопоставить эти две формы тоталитаризма – «классический силовой» и «новой этической». 

Отказывая своим идеологическим противникам в праве на точку зрения и ее беспрепятственное высказывание в поле общественной дискуссии, он продолжает удивляться тому, что сторонников Навального бьют дубинками и сажают на 15 суток. 

Россия и Европа: ожидать ли спасения

Впрочем, в этой плоскости сам Богомолов сравнений не проводил. Напротив, для него Россия и является тем самым спасительным поездом, на который может пересесть Европа, катящаяся сейчас «по рельсам ко всем чертям в мульткультурный ад псевдотолерантности». Для него Россия и является той самой «старой доброй Европой», которую мы сберегли. 

Разумеется в этом месте, где особенно заметно торчат уши Суркова, Богомолов лукавит: в современной России либеральные ценности свободной дискуссии также старательно дискредитируются и подавляются, как и на Западе, просто другими методами – по старинке, так сказать…

Здесь весьма подходит цитата из нового романа Виктора Пелевина: «…по причине общей российской заброшенности наша политкорректность отстает от глобальной на полфазы. Но со временем она наверстает упущенное и возволяет так же невыносимо, за это я ручаюсь. И если к власти у вас завтра придут какие-нибудь BDSM-масоны и велят вам носить, например, латексные кляпы или субмиссивные намордники, мы будем это делать вместе с вами…».

Конец первой части